истории
Виктимблейминг — возложение ответственности за насилие на жертву
Автор: Валерия Мохначева | ноябрь 2018
Почти половина россиян считают, что жертвы сексуального насилия сами виноваты в том, что с ними произошло. Например, говорят, что девушка была слишком откровенно одета и таким образом спровоцировала насильника. Это чушь: выбор наряда не спасает от домогательств. Девушки рассказали свои страшные истории, а мы показали, во что они тогда были одеты.
| Елена Седулина, Тольятти
— Мне было 11 лет. Не было никаких намеков на гендерные признаки. Я возвращалась днём
из продуктового магазина и была одета в хлопчатобумажное платье из «Детского мира». Меня подловил старшеклассник: забежал за мной в подъезд. Я четыре этажа пыталась от него убежать.
В итоге за один этаж от моего ему удалось меня зажать в угол. Это был тихий ужас. Я царапалась, кусалась, но молча! После от страха я совсем перестала сопротивляться, не знаю, почему так случилось.
Повезло, что через несколько минут его спугнул звук открывающейся соседской двери. А я (ребенок) забежала домой. Никому ничего не сказала. Я чувствовала себя грязной. Мне было стыдно.
После этого меня часто посещали мысли о суициде. Я годами боялась заходить в подъезд, потому что мне мерещились маньяки за каждым углом.
— Мне было 11 лет. Не было никаких намеков на гендерные признаки. Я возвращалась днём
из продуктового магазина и была одета в хлопчатобумажное платье из «Детского мира». Меня подловил старшеклассник: забежал за мной в подъезд. Я четыре этажа пыталась от него убежать.
В итоге за один этаж от моего ему удалось меня зажать в угол. Это был тихий ужас. Я царапалась, кусалась, но молча! После от страха я совсем перестала сопротивляться, не знаю, почему так случилось.
Повезло, что через несколько минут его спугнул звук открывающейся соседской двери. А я (ребенок) забежала домой. Никому ничего не сказала. Я чувствовала себя грязной. Мне было стыдно.
После этого меня часто посещали мысли о суициде. Я годами боялась заходить в подъезд, потому что мне мерещились маньяки за каждым углом.
| Алёна Круглякова, Санкт-Петербург
— Мне было 9 лет. Как-то раз я шла в гости к подруге. Жила она в соседнем доме. Одета я была в детские шорты и в футболку. На мне в том возрасте эта одежда не могла смотреться откровенно, потому что моя фигура не отличалась от фигуры мальчика.
Я спокойно зашла в подъезд, передо мной шел какой-то довольно миловидный парень (позже я узнала, что ему было 24 года). Он ничего не делал, не вызывал подозрений. Когда я проходила мимо его квартиры (он как раз открыл дверь), схватил меня и затащил к себе.
Хоть я понимала, что надо вырываться, кричать, на крайний случай, разбить стакан со стола и угрожать, но не могла пошевелиться от ужаса. Поэтому он довольно спокойно отвел меня в комнату, раздел и начал… Я до сих пор помню, как темно было в комнате, но на музыкальном центре красными цифрами отображалось время, и оно тянулось вечно.
Через час это закончилось, он отвел меня в ванную, сообщив, что в следующий раз я должна буду прийти в воскресение, затем выпроводил из квартиры. Пребывая в шоке, я поднялась к подруге, рассказала ей все. Она проводила меня до дома со шваброй, которую взяла с собой для защиты.
Дома я так же спокойно рассказала все маме, тщательно подбирая слова, чтобы максимально понятно донести до нее, что произошло. Мама тут же вызвала полицию. Через пару лет выяснилось, что пока он прятался от милиции (два-три часа), он рассказал куче дворовых пацанов, что я сама на него вешалась, переспала с ним, а потом заявила об изнасиловании. Из-за этого меня потом травили.
— Мне было 9 лет. Как-то раз я шла в гости к подруге. Жила она в соседнем доме. Одета я была в детские шорты и в футболку. На мне в том возрасте эта одежда не могла смотреться откровенно, потому что моя фигура не отличалась от фигуры мальчика.
Я спокойно зашла в подъезд, передо мной шел какой-то довольно миловидный парень (позже я узнала, что ему было 24 года). Он ничего не делал, не вызывал подозрений. Когда я проходила мимо его квартиры (он как раз открыл дверь), схватил меня и затащил к себе.
Хоть я понимала, что надо вырываться, кричать, на крайний случай, разбить стакан со стола и угрожать, но не могла пошевелиться от ужаса. Поэтому он довольно спокойно отвел меня в комнату, раздел и начал… Я до сих пор помню, как темно было в комнате, но на музыкальном центре красными цифрами отображалось время, и оно тянулось вечно.
Через час это закончилось, он отвел меня в ванную, сообщив, что в следующий раз я должна буду прийти в воскресение, затем выпроводил из квартиры. Пребывая в шоке, я поднялась к подруге, рассказала ей все. Она проводила меня до дома со шваброй, которую взяла с собой для защиты.
Дома я так же спокойно рассказала все маме, тщательно подбирая слова, чтобы максимально понятно донести до нее, что произошло. Мама тут же вызвала полицию. Через пару лет выяснилось, что пока он прятался от милиции (два-три часа), он рассказал куче дворовых пацанов, что я сама на него вешалась, переспала с ним, а потом заявила об изнасиловании. Из-за этого меня потом травили.
| Алина Минчин, Хайфа (Израиль)
— Мне было 14, парню 18−19. На мне были голубые джинсы и темно-зелёная футболка.
Началось все с того, что мы пили в компании, потом все разошлись, и мы остались вдвоём. Он предложил ещё выпить, поэтому мы пошли к нему. Он наливал мне, а сам не пил, но я это сначала не заметила.
Когда мне стало плохо, он начал раздевать меня. У меня не было сил вообще что-то делать и как-то сопротивляться. Просто текли слезы. Потом начал угрожать, что если расскажу кому-то, то он меня убьёт.
Естественно, я была маленькая и наивная. Никому не рассказала, так как было стыдно и страшно.
— Мне было 14, парню 18−19. На мне были голубые джинсы и темно-зелёная футболка.
Началось все с того, что мы пили в компании, потом все разошлись, и мы остались вдвоём. Он предложил ещё выпить, поэтому мы пошли к нему. Он наливал мне, а сам не пил, но я это сначала не заметила.
Когда мне стало плохо, он начал раздевать меня. У меня не было сил вообще что-то делать и как-то сопротивляться. Просто текли слезы. Потом начал угрожать, что если расскажу кому-то, то он меня убьёт.
Естественно, я была маленькая и наивная. Никому не рассказала, так как было стыдно и страшно.
| Евгения Воробьева, Челябинск
— Мне было 16. Одета я была в чёрные облегающие джинсы и в чёрную футболку.
Друг позвал меня к себе посмотреть фильм вместе с его братом и сестрой. Только его сестры дома не оказалось, а брат свалил через 15 минут по делам. Тогда это животное попыталось приставать, но я оттолкнула его. И получила ответ на миллион долларов: «А ты не понимала зачем я тебя фильм позвал смотреть?» Моя слабость, страх плюс его физическая сила — равно побои и изнасилование.
Подавать заявление я пришла очень потерянная и винила себя. Следователь задавал стандартные вопросы, заставляя меня оправдываться: «Зачем пошла к нему домой? Как была одета? Пила ли алкоголь? Совершала ли провоцирующие действия?» Когда я уже уходила следователь задал последний вопрос: «А о чем ты мечтаешь? У тебя есть другие мечты, кроме как парню жизнь испортить?» Я ничего не ответила и ушла.
И вот иду я домой, а в руках направление на медицинское освидетельствование. Смотрела на него и рыдала от бессилия, несправедливости и отчаяния. В итоге я не пошла на экспертизу и забрала заявление, что укрепило мою вину в произошедшем.
Но сейчас я в ярости! Я имею право носить юбки, ходить ночью по улице, танцевать, выпивать — и это не даёт никому никакого права меня насиловать.
— Мне было 16. Одета я была в чёрные облегающие джинсы и в чёрную футболку.
Друг позвал меня к себе посмотреть фильм вместе с его братом и сестрой. Только его сестры дома не оказалось, а брат свалил через 15 минут по делам. Тогда это животное попыталось приставать, но я оттолкнула его. И получила ответ на миллион долларов: «А ты не понимала зачем я тебя фильм позвал смотреть?» Моя слабость, страх плюс его физическая сила — равно побои и изнасилование.
Подавать заявление я пришла очень потерянная и винила себя. Следователь задавал стандартные вопросы, заставляя меня оправдываться: «Зачем пошла к нему домой? Как была одета? Пила ли алкоголь? Совершала ли провоцирующие действия?» Когда я уже уходила следователь задал последний вопрос: «А о чем ты мечтаешь? У тебя есть другие мечты, кроме как парню жизнь испортить?» Я ничего не ответила и ушла.
И вот иду я домой, а в руках направление на медицинское освидетельствование. Смотрела на него и рыдала от бессилия, несправедливости и отчаяния. В итоге я не пошла на экспертизу и забрала заявление, что укрепило мою вину в произошедшем.
Но сейчас я в ярости! Я имею право носить юбки, ходить ночью по улице, танцевать, выпивать — и это не даёт никому никакого права меня насиловать.
| Анастасия (имя изменено), Курск
— Мне было 15. Произошло это в сентябре, когда мы с одноклассницей решили прогуляться в парке. На мне был зелёный свитер и синие джинсы.
К нам подошли познакомиться два парня. Они были старше, и это льстило. С ними мы провели часа два: шутили, смеялись, ели мороженое. Ни о какой опасности никто из нас не задумался. Оказавшись в безлюдной части парка, парни вдруг остановились и заявили о своих намерениях. Я вначале даже не поняла. Но все было по-настоящему.
Тот, что был постарше, схватил мою подружку за шкирку и уволок. Второй остался со мной и начал говорить, чтобы я раздевалась. Я просто оцепенела от ужаса, не могла пошевелиться. О побеге не думала. Мне казалось, если я убегу, а мою подругу эти двое убьют, то я не смогу с этим жить. Орать было тоже страшно. Я просто сидела парализованная в страшном напряжении.
Когда я, наконец, очнулась и поняла, что надо бороться, то не могла нанести никаких сильных ударов: он оказался гораздо сильнее меня. У меня началась истерика, я плакала и умоляла отпустить меня. Могу лишь сказать, что моей подруге повезло больше — она отделалась лишь фингалом под глазом. Тот парень не стал её насиловать.
Какие выводы я тогда для себя сделала? Самые очевидные, конечно. Я считала, что во всей ситуации была виновата только я. Якобы тем, что познакомилась с парнями, дала согласие и на такое к себе отношение. Я сама поставила на себе клеймо, потому что общество поработало над моим сознанием задолго до этой ситуации. И я много лет жила с чувством вины за то, что это случилось.
— Мне было 15. Произошло это в сентябре, когда мы с одноклассницей решили прогуляться в парке. На мне был зелёный свитер и синие джинсы.
К нам подошли познакомиться два парня. Они были старше, и это льстило. С ними мы провели часа два: шутили, смеялись, ели мороженое. Ни о какой опасности никто из нас не задумался. Оказавшись в безлюдной части парка, парни вдруг остановились и заявили о своих намерениях. Я вначале даже не поняла. Но все было по-настоящему.
Тот, что был постарше, схватил мою подружку за шкирку и уволок. Второй остался со мной и начал говорить, чтобы я раздевалась. Я просто оцепенела от ужаса, не могла пошевелиться. О побеге не думала. Мне казалось, если я убегу, а мою подругу эти двое убьют, то я не смогу с этим жить. Орать было тоже страшно. Я просто сидела парализованная в страшном напряжении.
Когда я, наконец, очнулась и поняла, что надо бороться, то не могла нанести никаких сильных ударов: он оказался гораздо сильнее меня. У меня началась истерика, я плакала и умоляла отпустить меня. Могу лишь сказать, что моей подруге повезло больше — она отделалась лишь фингалом под глазом. Тот парень не стал её насиловать.
Какие выводы я тогда для себя сделала? Самые очевидные, конечно. Я считала, что во всей ситуации была виновата только я. Якобы тем, что познакомилась с парнями, дала согласие и на такое к себе отношение. Я сама поставила на себе клеймо, потому что общество поработало над моим сознанием задолго до этой ситуации. И я много лет жила с чувством вины за то, что это случилось.
| Александра (имя изменено), Сочи
— Мне было 17. Я училась в колледже и жила в общежитии. Тогда были майские праздники и многие разъехались, а в нашем крыле не осталось почти никого. Одета я была в серую футболку и серые пижамные штаны.
Когда я возвращалась из кухни в свою комнату, ко мне начали приставать двое пьяных студентов. Этих людей я совершенно не знала, поэтому решила, что разумным будет их игнорировать. Но они смеялись и продолжали хватать меня за руки. Тогда я побежала от них в свою комнату, надеясь быстро закрыть дверь на ключ, чтобы они не вошли. Но они тоже стали бежать за мной.
Как только я оказалась в комнате, то попыталась закрыть дверь, но поняла, что меня держат за футболку и вытягивают из комнаты. Я опёрлась на дверь и пыталась не впускать их. Но закрыть её не получалось, потому что они держали меня и смеялись, а я не могла пошевелиться.
Когда они смогли открыть дверь, то один сразу ударил меня по лицу и пытался снова взять меня за руки. От этого я сама кинулась его бить изо всех сил. Не знаю, чего они испугались, но оба выбежали из моей комнаты в один момент.
Я не пошла писать никакое заявление после этого случая, потому что знала: если этих парней привлекут, то слухи быстро распространятся. Да и сейчас я уверена, что это было правильным решением. Никто не хочет, чтобы его обсуждали, тем более после такого.
— Мне было 17. Я училась в колледже и жила в общежитии. Тогда были майские праздники и многие разъехались, а в нашем крыле не осталось почти никого. Одета я была в серую футболку и серые пижамные штаны.
Когда я возвращалась из кухни в свою комнату, ко мне начали приставать двое пьяных студентов. Этих людей я совершенно не знала, поэтому решила, что разумным будет их игнорировать. Но они смеялись и продолжали хватать меня за руки. Тогда я побежала от них в свою комнату, надеясь быстро закрыть дверь на ключ, чтобы они не вошли. Но они тоже стали бежать за мной.
Как только я оказалась в комнате, то попыталась закрыть дверь, но поняла, что меня держат за футболку и вытягивают из комнаты. Я опёрлась на дверь и пыталась не впускать их. Но закрыть её не получалось, потому что они держали меня и смеялись, а я не могла пошевелиться.
Когда они смогли открыть дверь, то один сразу ударил меня по лицу и пытался снова взять меня за руки. От этого я сама кинулась его бить изо всех сил. Не знаю, чего они испугались, но оба выбежали из моей комнаты в один момент.
Я не пошла писать никакое заявление после этого случая, потому что знала: если этих парней привлекут, то слухи быстро распространятся. Да и сейчас я уверена, что это было правильным решением. Никто не хочет, чтобы его обсуждали, тем более после такого.
| София (имя изменено), Екатеринбург
— Мне было 20. Одета я была в синие джинсы, а сверху была теплая куртка.
Я просто шла мимо кучки мужиков. Их было несколько, они были молодые, на вид 20−25 лет. Никто не качал права, никто никого никуда не посылал, никто не стрелял сигареты, мелочь или позвонить. Меня ударили по голове, я упала и отключилась.
Помню лишь, что тот, который бил, явно был под чем-то. Я запомнила эти неадекватные глаза с расширенными зрачками. Очнулась я уже почти без одежды. Мне повезло, что в такой холод у меня не было никаких критичных обморожений.
Как только поняла, что со мной произошло, сразу вызвала скорую и милицию. Кошелек и телефон они не тронули. Думаю, если бы не шарф и капюшон, то от такого удара я могла бы и вовсе не остаться в живых.
— Мне было 20. Одета я была в синие джинсы, а сверху была теплая куртка.
Я просто шла мимо кучки мужиков. Их было несколько, они были молодые, на вид 20−25 лет. Никто не качал права, никто никого никуда не посылал, никто не стрелял сигареты, мелочь или позвонить. Меня ударили по голове, я упала и отключилась.
Помню лишь, что тот, который бил, явно был под чем-то. Я запомнила эти неадекватные глаза с расширенными зрачками. Очнулась я уже почти без одежды. Мне повезло, что в такой холод у меня не было никаких критичных обморожений.
Как только поняла, что со мной произошло, сразу вызвала скорую и милицию. Кошелек и телефон они не тронули. Думаю, если бы не шарф и капюшон, то от такого удара я могла бы и вовсе не остаться в живых.
| Ксения (имя изменено), Белгород
— Мне было 18. Меня попытался изнасиловать мой первый фотограф, у которого я снималась топлес.
Хорошо, что я сумела за себя постоять и быстро убежать. И только спустя несколько лет я осознала, что такое поведение фотографа было вообще-то преступлением.
Все эти годы я была уверена, что сама виновата, так как это я решилась на эту съемку, и его поступок можно оправдать. В прошлом году впервые рассказала об этом своим близким, которые и убедили меня в его неадекватности.
— Мне было 18. Меня попытался изнасиловать мой первый фотограф, у которого я снималась топлес.
Хорошо, что я сумела за себя постоять и быстро убежать. И только спустя несколько лет я осознала, что такое поведение фотографа было вообще-то преступлением.
Все эти годы я была уверена, что сама виновата, так как это я решилась на эту съемку, и его поступок можно оправдать. В прошлом году впервые рассказала об этом своим близким, которые и убедили меня в его неадекватности.
| Светлана (имя изменено), Москва
— Мне было 19. Я ехала домой на общественном транспорте после второй смены в универе. На мне был серый длинный пуховик, чёрные джинсы и плотные колготки, на лице ноль косметики.
Людей битком, все максимально близко друг к другу. Передо мной лицом стоит мужчина приятного вида. Едем. Я смутно понимаю, что что-то касается моих ног («Наверное, это чья-то сумка», — думала я).
Повернувшись, я увидела, что никаких сумок нет. Еще пять секунд и все повторяется. Снова оборачиваюсь. И тут я понимаю, что это не сумка, не нога, не моя иллюзия. Этот мужик нагло меня лапает руками и сально подмигивает.
На остановке я пулей вылетаю из автобуса, по пути он хватает меня за руку, я вырываюсь, мне мерзко до слез. Я, будучи робкой и воспитанной девушкой, растерялась и не подняла шумихи. Это была моя самая большая ошибка, которой он, естественно, воспользовался.
— Мне было 19. Я ехала домой на общественном транспорте после второй смены в универе. На мне был серый длинный пуховик, чёрные джинсы и плотные колготки, на лице ноль косметики.
Людей битком, все максимально близко друг к другу. Передо мной лицом стоит мужчина приятного вида. Едем. Я смутно понимаю, что что-то касается моих ног («Наверное, это чья-то сумка», — думала я).
Повернувшись, я увидела, что никаких сумок нет. Еще пять секунд и все повторяется. Снова оборачиваюсь. И тут я понимаю, что это не сумка, не нога, не моя иллюзия. Этот мужик нагло меня лапает руками и сально подмигивает.
На остановке я пулей вылетаю из автобуса, по пути он хватает меня за руку, я вырываюсь, мне мерзко до слез. Я, будучи робкой и воспитанной девушкой, растерялась и не подняла шумихи. Это была моя самая большая ошибка, которой он, естественно, воспользовался.
| Ангелина (имя изменено), Санкт-Петербург
— Мне было 15. Одевалась в то время я действительно вызывающее. В тот роковой день на мне была синяя мини-юбка и светлая футболка.
Какой-то недочеловек решил, что я не имею права на жизнь. Этого недочеловека я видела и знала, но никогда не общалась с ним.
Я не очень хочу рассказывать весь ужас тех двух часов, но когда я в изорванной одежде и в крови сидела возле таксофона и с надеждой всматривалась вдаль, ожидая милицию и скорую, я приняла решение, что больше не хочу выпускать девочку наружу: никаких юбок, никаких каблуков и никаких соплей. Я приняла решение, что меня больше никто не обидит. А в штанах и кедах удобнее бить, убегать, выворачиваться.
— Мне было 15. Одевалась в то время я действительно вызывающее. В тот роковой день на мне была синяя мини-юбка и светлая футболка.
Какой-то недочеловек решил, что я не имею права на жизнь. Этого недочеловека я видела и знала, но никогда не общалась с ним.
Я не очень хочу рассказывать весь ужас тех двух часов, но когда я в изорванной одежде и в крови сидела возле таксофона и с надеждой всматривалась вдаль, ожидая милицию и скорую, я приняла решение, что больше не хочу выпускать девочку наружу: никаких юбок, никаких каблуков и никаких соплей. Я приняла решение, что меня больше никто не обидит. А в штанах и кедах удобнее бить, убегать, выворачиваться.
